Обречены ли русские? Оглавление: 0. Предисловие 1. Николай Иванович 2. Два академика 3. Перфокарты 4. Строители в России 5. Две деревни - псковская и эстонская 6. Бригада четырех 7. Худенко 8. Студент Сергей в стройотряде 9. Чернобыль 10. ББС 11. Эстонский лагерь О. Предисловие. Грустно думать о будущем русского народа. Можем ли мы идти вперед, ничего не отбросив из своих привычек? Сможем ли мы изменить некоторые традиции сознательно, не дожидаясь, пока жизнь переломает наши кости без нашего согласия? Несколько историй из русской деловой жизни могут дать материал для размышлений на затронутую тему. На русской почве, в среде наших традиций возникают примеры организации работы, заслуживающие внимания и подражания. Я предлагаю вниманию читателей эту статью, желая подтолкнуть других авторов к публикации материалов на эту тему. Наверно, было бы хорошо, если бы возникло, наконец, учение об организации работы, наподобие системы Тейлора, но на русской почве. Займет ли русский народ достойное место в мировой культуре - умственной, деловой и политической? Или будет только подавать надежды, которые не сбываются? Пойдет ли в услужение богатым, продавая свои способности и не принимая ответственных решений? Мы потратили двадцатый век на попытку создания нового общества. Оно погибло не потому, что пришли какие-нибудь варвары или оккупанты - оно само себя погубило. Правила система, которая не выдвигала умных людей, а, наоборот, отодвигала их. Но кое-что есть у нас за душой. Это прежде всего великая русская литература. Есть достижения и в других разделах культуры, и, что особенно важно, в культуре деловой, о чем речь в дальнейшем. Но случаи хорошей деловой культуры окружены культурой слабой, точнее бескультурьем. Так кто же мы? Глава 1. Николай Иванович. Николай Иванович (фамилию не помню) зарабатывал плотником в нашем дачном поселке. Он договаривался всегда на условиях почасовой оплаты. "Если вам не нравится моя работа - не приглашайте" - возражал он, когда ему предлагали определенную оплату за всю выполненную работу. А заказов хватало, потому что у него была репутация хорошего плотника. Достаточно было привести потенциального заказчика на дачу, в которой Николай Иванович поработал, чтобы заказчик захотел его пригласить. Работал он как правило осенью (а в другое время ему хватало дел в своем Карабанове), когда на даче, где он работал, никто, кроме него, не жил. А еще он предпочитал дачи, в которых было много книг. Поработал он и на нашей даче, и я увидел, как он работает - вот почему я могу о нем рассказать. Вставал он рано, часов в 6, а то и раньше, и сразу брался за работу. Часа через четыре он делал перерыв, завтракал и отдыхал. После этого работал еще четыре часа, и этим рабочий день заканчивался. Он обедал, отдыхал, а остаток дня посвящал книгам. Все инструменты (рубанки, топоры и пр.) Николай Иванович всегда содержал в очень хорошем порядке. Всякие вспомогательные вещи (лесенку на крышу и т.п.) всегда делал красиво, хотя это и не входило в заказ. Вообще работал, казалось, больше для удовольствия, чем для заработка. Мне рассказывал эстонец Лейб (житель Канепи Пылвасского района Эстонии) как работали хуторяне в буржуазной Эстонии. Летом ночи очень короткие. Вставали с рассветом и работали на утренней прохладе часа четыре. Потом завтракали и долго отдыхали, иногда со сном. Днем, если жарко, предпочитали работу не на солнцепеке, обычно такая работа находилась. Потом был обед, опять с длительным отдыхом, и вечером опять работа. Всего работы получалось часов двенадцать. У русских владимирских крестьян не было возможности прокормиться, работая на земле. Там издавна уходили в отхожие промыслы, как и поступал Николай Иванович. Работа на эстонском хуторе и работа Николая Ивановича - вещи разные, но, как видим, подход к организации рабочего дня оказался в некоторых деталях схожим. По вечерам Николай Иванович не только читал, но и писал воспоминания в толстых общих тетрадях. Я прочитал две такие тетради. Они очень интересные, но Николай Иванович категорически отвергал всякую мысль об их публикации. "Я это написал для внуков" - говорил он. Надо заметить, что Николай Иванович не получил никакого образования. Детство прошло в деревне Владимирской области в крайней нужде. Несмотря на множество прочитанных книг, Николай Иванович так и не научился выражать свои мысли на принятом литературном языке. Самое интересное в этих тетрадях - живые впечатления от коллективизации - времени до нее, во время и после. И хотя это уводит в сторону от моих целей, я не удержусь от пересказа некоторых эпизодов, описанных в этих тетрадях. Подростком он уехал в Вольск, где его отчим после развода с его матерью занимался ремеслом - красил ткани по заказам. Н.И. ездил по деревням, набирал заказы, а затем развозил готовые изделия. Крестьяне обычно доставали из сундуков старую, но еще крепкую одежду и просили окрасить ее и тем обновить. Обычный крестьянский двор до коллективизации, по описанию Н.И., состоял из двухэтажного дома, большого поля, нескольких лошадей, коров и верблюдов и стада овец. Но однажды Н.И., приехав в знакомую деревню, увидел страшную картину - все сдвинулось, люди сидели на улице возле кучи скарба, бабы вопили, дети плакали. Не скоро он смог понять, что началась коллективизация. На этом и ремесло отчима закончилось, и Н.И. вернулся в свою деревню. Но через год или два коллективизация добралась и до Владимирской области. Надо было кого-то раскулачивать, но все были нищие, и не нашлось кандидата, кроме отчима Н.И. - бывшего частника. Взять с него было нечего, и его бывшая жена, мама Н. И., пожалела комиссаров, проводивших коллективизацию. Она обошла деревню и просила каждого дать какое-нибудь ненужное барахло - дырявые валенки, сломанный хомут и т.п. - и перед домом ее бывшего мужа образовалась гора якобы конфискованного имущества. Николай Иванович прошел и войну - был командиром штрафной роты. И еще один эпизод из его жизни уже пенсионного периода. Он пришел в деревню, где у него был заказ, и застал пожар. Горел дом, а толпа народу смотрела и не знала, что делать. Николай Иванович быстро оценил обстановку, залез на сарай, в сторону которого дул ветер от горящего дома, стал скидывать горящие головешки и одновременно командовать - что кому делать. И все с радостью подчинились - кто побежал за топорами, кто за водой, и пожар был остановлен. Глава 2. Два академика. Я был свидетелем разговора двух академиков - математиков. Один из них - Христианович, кто был другой - забыл. Один из них пожаловался, что его сотрудники не могут того, не могут сего. А другой слушал с удивлением. Наконец он говорит: "Так ведь нужно поручать людям ту работу, которая у них получается." Вот и весь рассказ. Глава 3. Перфокарты. С 1961 года по 1968 я заканчивал аспирантуру, а затем работал в математической (шестой) лаборатории Института Теоретической и Экспериментальной Физики. Руководил лабораторией Александр Семенович Кронрод. Я опишу только один эпизод, характеризующий его подход к организации работы. Вычисления проводились на машине М-20. Она занимала целый зал, работала на лампах и часто давала сбои. Обслуживала ее бригада инженеров, которым то и дело приходилось восстанавливать ее работоспособность. Время машины было весьма дефицитно, она работала круглые сутки и ни минуты не простаивала. В этих условиях каждая ошибка стоила очень дорого (в деньгах и в нервах) . Программы писались от руки в содержательных обозначениях. Затем лаборантка вручную переводила этот текст в коды машины, а другая лаборантка набивала перфокарты с этого нового текста. Всего в создании перфокарт участвовали четыре лаборантки, и на первоначальном тексте программы появлялись четыре подписи: "кодировала", "проверила кодировку", "набивала карты", "проверила карты". Программист, отлаживая программу, должен был вычищать ее во-первых от ошибок, происходивших от его собственного недомыслия (что неизбежно) и во-вторых из-за механических ошибок при кодировании и набивании карт. Казалось, что эти ошибки второго рода также неизбежны, но Кронрод придумал как от них избавиться. Надо заметить, что лаборантки в ИТЭФ-е оплачивались по тем временам весьма высоко. Кронрод ввел новый порядок взаимоотношений математиков с лаборатками - математик мог общаться только со старшей лаборанткой и не имел права торопить исполнительниц. Он ввел также новый порядок оплаты работы лаборанток: весь заработок делился на основной заработок и премию, причем эти две части были примерно равны. Если лаборантка делала в месяц одну ошибку, она лишалась половины премии, а две ошибки лишали ее премии полностью. Сотрудники лаборатории (я в том числе) пришли в ужас когда услышали об этом порядке. Одни говорили, что Кронрод изверг, другие надеялись, что он образумится. Но он оказался прав - за первый месяц работы по-новому ошибок кодировки и набивки карт не было ни одной. Несколько слов в заключение. Кронрод уделял очень большое внимание работе с лаборантками - проводил для них семинары, заботился о том, чтобы они заочно учились в Пединституте и т.п.. Он тщательно продумывал, как разделить работу над большой программой между несколькими исполнителями. И еще он не раз подчеркивал, что нужно делать ту работу, которая действительно нужна, более того, нужно заниматься тем, что ты считаешь самым важным и нужным людям. Работая в течение нескольких лет рядом с Кронродом, я понял, что работа тогда бывает неинтересной, когда она никому не нужна и когда она плохо организована. Способ организации набивки перфокарт, примененный Кронродом, я впоследствии успешно применил в нашем математическом лагере в Эстонии, где я добился того, что завтраки, обеды и ужины начинались совершенно без опозданий; об этом будет речь в главе об этом лагере. Глава 4. Строители в России. В середине 60-х годов 20-го века еще были живы люди, которые могли рассказать о том, как отстраивалась русская пореформенная деревня. Один старик в ярославской области рассказал мне, как он в детстве работал подмастерьем в бригаде деревенских мужиков - строителей крестьянских домов. Прежде крестьянский парень после женитьбы сам строил для своей семьи новый дом на краю деревни, причем родственники - братья и дядья - обычно помогали в этом. Но в последней четверти 19-го века стала устанавливаться другая система: бригада строителей собиралась из крестьян, которые уходили в отхожие промыслы. Они становились профессионалами в строительстве и строили лучше и дешевле, чем это мог сделать обычный мужик - непрофессионал. Приходя в деревню, которая еще не была отстроена, они показывали жителям альбом проектов, из которых заказчик должен был выбрать подходящий. А украшения к дому (наличники, полотенца и пр.) подбирались из другого альбома. Их-то и выпиливали из березовых досок мальчики-подмастерья. Социальное положение таких строителей не укладывается в марксистско-ленинские схемы: крестьянин - член такой бригады был рабочим, когда уходил в отхожий промысел, и был хозяин, когда нанимал такую бригаду для строительстка своего дома. Член такой бригады мог поручать строительство своего дома бригаде, в которую он сам не входил. Впрочем такая система взаимоотношений в России того времени только нарождалась, и все кончилось в 17-м году. Глава 5. Две деревни - псковская и эстонская. Мои друзья - профессиональные экономисты - проводили отпуск в эстонской деревне. Ее жители поведали историю, которую я и пересказываю в этой главе. Это было в 70-е годы. Деревня находится вблизи границы с псковской областью. Когда в колхозе не хватало рабочих рук (покрузка сена, уборка и т.п.) на помощь приходили колхозники из соседней русской деревни, находившейся уже в псковской области. Русские зарабатывали в Эстонии намного больше, чем в своем родном колхозе, но почти все заработанное пропивали и жили крайне неустроено. Наконец эстонцы предложили русским переселиться к ним и дали кредит на постройку жилья. И русские переселились в Эстонию. В России, разумеется, вышел скандал - подданные сбежали. Министр внутренних дел приехал в эстонский колхоз, собрал всех русских и приказал вернуться в Россию. Но ему ответили - "мы не ваши". Так и остались эти русские в Эстонии. Сначала мои друзья сильно удивились, встретив в эстонском колхозе много русских. Но все стало понятно, когда они от этих же русских узнали что произошло. И вот что интересно. Русские перестали пропивать заработанное. Я понимаю это так. Прежде доход в эстонском колхозе был случайным заработком, и возникал повод отпраздновать этот случай. Теперь же настроение изменилось, и русские объясняли: - "Зачем же свое кровное пропивать?" Глава 6. Бригада четырех. В нашем дачном поселке работала бригада колымшиков. Всем им было лет по пятьдесят, старшего звали Николаем. Брали они не слишком дорого, работали хорошо, и их с удовольствием приглашали. Нам надо было построить сарай и уборную. Они взялись сделать это за четыре дня - суббота и воскресенье и еще раз суббота и воскресенье (в остальные дни они были заняты на службе, где получали обычную скромную зарплату). Прежде, чем начать работу, Николай провел на нашем участке несколько часов, тщательно изучая условия будущей работы: где лежат доски, по какой дорожке их предстоит нести, где поставить циркулярную пилу, какое расстояние до розетки и т.п. Он заметил, что в одном месте ветки елки будут мешать ходить и отогнул эти ветки веревкой. Он спросил нашего разрешения пересадить на эти дни куст роз, что сокращало пути, и обещал пересадить куст обратно, так что он при этом не пострадает. И вот в ближайшую субботу после этой подготовки работа началась. Мы с удивлением увидели, что работники приехали на четырех машинах из разных городов. Оказывается, они прежде колымили порознь и когда, работая, случайно оказались рядом, договорились работать вместе. Мы смотрели, как они у нас работают. Слов было мало, они понимали друг друга почти без слов. Когда настало время обеда, моя мама пригласила их к нашему столу. Но они отказались, объяснив, что если наедятся, то и работать не смогут. Они легко перекусили, достав термосы и бутерброды. А в конце рабочего дня распили на четверых четвертинку и разъехались по домам. Работа была выполнена хорошо, куст пересажен на место, никакого беспорядка они после себя не оставили. И вот мой папа расплачивается с ними (вся работа стоила, кажется, 400 рублей; напомню для сравнения, что средняя зарплата рабочего 150 рублей в месяц считалась в те времена вполне приличной). Он дал Николаю 4 сотни, и тот сразу же раздал по сотне своим товарищам. А моя мама говорит Николаю в сторонке: "Ведь Ваша работа самая главная - Вы организатор, Вы безусловно имеете право на большую долю, чем одна четверть". А он говорит: "У них не должно быть мысли, что я в долгу перед ними, пусть лучше они чувствуют, что они в долгу передо мной - так работа лучше пойдет". Санитарная комиссия нашего поселка признала построенную ими для нас уборную лучшей в поселке. В книге Джона Гелбрейта "Новое индустриальное общество" отмечена следующая особенность современной организации работы. Подготовка к тому или иному производству часто оказывается более трудной и более важной, чем само производство. Эта особенность характерна и для работы бригады Николая. Глава 7. Худенко. Про Худенко написано много, есть и кинофильм. Худенко был руководителем совхоза в Алма-Атинской области Казахстана при Кунаеве. Однажды он выступил с лекцией о своей работе в Институте Экономики АН СССР. Я был на этой лекции, о ней и расскажу. Вышел плотный мужчина среднего роста и стал спокойно, без всякого эффекта, говорить о том, что себестоимость мяса в этом совхозе была в несколько раз ниже, чем в среднем по Казахстану (не помню, во сколько раз, но важно, что речь шла не о нескольких процентах, что было предметом соцсоревнования других хозяйств, а о разах). Научная сотрудница нашего института, специалсит по соцсоревнованию, задала вопрос: "Как же это возможно, чтобы без всяких вложений, без новой техники и новых технологий вы добились таких результатов?" "Должно быть правильное соотношение между числом животных и кормовой базой" -отвечал Худенко. "Если кормов не хватает, что часто бывает зимой, то корм затрачивается только на то, чтобы скот выжил, привеса он при такой кормежке не дает. Кроме общего количества корма важна регулярность его поставки, белковый состав и породистость стада". Я при этом вспомнил статью академика Федосеева в журнале "Вопросы философии", в которой приведены цифры, говорящие о том, что расходы кормов на центнер мяса в США были в 70-х годах вдвое ниже, чем в СССР, и это при вечных разговорах о нехватке кормов и закупках фуражного зерна за границей. До 1974 года в СССР был план по поголовью, который не давал возможности избавиться от непородистого скота. Кстати, добавление к главе об эстонском колхозе. Однажды русские колхозники увидели, что эстонцы сдают на мясо породистый скот. "А у нас нет другого" - сказали эстонцы. "Так давайте мы сдадим за вас наш непородистый, а вы отдайте нам ваш породистый" - предложили русские. Но сделка не состоялась - ведь эстонцы соглашались на обмен по весу, а не по поголовью, а такой вариант не мог устроить русский колхоз, у которого в результате такого обмена летел план по поголовью. Наконец, в 1975 году советское руководство догадалось отменить план по поголовью, в результате поголовье сократилось, а выход мяса увеличился. И вот теперь я вижу по телевизору, Зюганов клеймит нынешнее руководство России за то, что по сравнению с 1974 годом поголовье скота сократилось вдвое. Интересно, он вправду не знает, в чем дело? Ну хотя бы подумал о том, что ведь нынешнее руководство пришло не в 1975 году. Худенко ввел в своем хозяйстве полный внутренний хозрасчет. Звено, арендуя трактор, платило за час аренды столько, сколько получается, если разделить цену трактора на нормативное время его службы до выхода из строя. Если же после того, как трактор выслужил все нормативное время, он все еще работал, то дальше он предоставлялся в аренду бесплатно. Среди других новшеств была организация работы по звеньям, а не по бригадам. В звене пять человек. Почему именно столько? Худенко ответил - потому что на руке пять пальцев. Ну, короче, дело в том, что при таком количестве работников все видят друг друга. Деньги, заработанные звеном, делились между его членами поровну (я полагаю, что по личной договоренности между членами звена это правило могло и нарушаться). Звено имело право исключить работника из своего состава, в результате все звенья были такие, что внутри звеньев конфликтов не возникало. Вся эта ситуация абсолютно не устраивала партийное руководство Казахстана. Стала очевидной убогость всей хозяйственной работы республики. И Худенко был отдан под суд за нарушение финансовой дисциплины. Ведь он получал всю выручку на свое имя и раздавал деньги работникам не по тем правилам, которые были обязательны для всех. Получалось, что он все доходы присвоил, а то, что он деньги кому-то отдавал - это его личное дело. Худенко умер в тюрьме. В справке, выданной адвокату, значилось, что его вес 50 кг (а когда я его видел, я бы дал 80 или 90 кг). В тюрьме Худенко добился хорошим поведением выгодной должности - убирать помещение. А когда он заболел воспалением легких, он это скрыл, чтобы не потерять выгодное место, и умер. В фильме про Худенко это место перебивается показом всеобщего ликования народа, когда по широченному проспекту проносятся на открытых лимузинах Кунаев и его гость - творец развитого социализма Брежнев. Из лекции Худенко я взял на вооружение организацию по звеньям, которую нам в эстонском лагере (о чем речь в другой главе) удалось применить при прополке кормовых культур, так что руководители эстонского колхоза ставили нас в пример своим работникам. Глава 8. Студент Сергей в стройотряде. Примерно в 1973 году компания студентов мехмата МГУ собралась в стройотряд на Сахалин. Среди студентов были выпускники 7-й математической школы, и они пригласили меня поработать в стройотряде вместе с ними. Работали в городе Быкове на территории шахты и вблизи нее. Работа состояла в основном в укреплении водосточных канав (на Сахалине очень много дождей). Эта работа - скорее всего пример того, как не надо работать, тем не менее и там я чему-то научился. Я приехал в стройотряд с опозданием на пару недель, и к моему приезду почти все топоры были растеряны. Я походил по общежитию и вокруг него и нашел пять топоров. Поточив их в мастерской, спрятал под подушку и выдавал только надежным людям с обязательным возвратом мне. Надо было заострять колья для забивания в грунт. Кол толщиной 10 см можно было заострить четырьмя ударами топора при условии, что кол удобно установлен и топор острый. Но некоторые студенты рубили тупыми топорами, работая одной рукой, а другой держа кол вертикально, так как не было устроено специальное место для установки кола. И эти работники считались хорошими, так как все их руки были в ссадинах. А те студенты, которые работали острыми топорами, установленными в специальных местах, были под подозрением, так как они иногда отлучались в мастерскую для заточки топоров. Результатов же (количества заостренных колов) никто не учитывал. Командир отряда сам не работал - он вел дипломатию с начальством, иногда должен был выпивать с ним, чтобы добиться хорошей оплаты нашей работы. В данных условиях он поступал безусловно правильно - это недостаток системы, а не нашей организации. Но стимулы были искажены, отсюда и недостатки организации. Другая работа состояла в том, чтобы обравнивать необрезные доски. И в этом деле мне дал урок Сергей, упомянутый в названии главы. На меня произвела впечатление его идеология. "Я приехал заработать деньги, но не только. Я работаю, чтобы получать удовольствие от своей работы. Доски нужно обравнивать быстро, чтобы заработать, и красиво, чтобы получить удовольствие." И он научил меня быстро и красиво обравнивать доски топором. Доска должна быть установлена на некоторой высоте над землей, чтобы топор не касался земли. Должен быть упор, чтобы доска не ехала. На доске карандашом должна быть нарисована линия, по которой пройдет топор. Топорище должно быть такой длины, чтобы можно было стоять над доской так, чтобы ноги стояли по разные стороны доски, и чтобы можно было рубить позади ног с таким расчетом, чтобы топор в случае, если он отскочит, не мог попасть по ноге. И действительно, такая работа давала быстрые результаты и доставляла удовольствие. Работали мы по 12 часов без выходных. Всего дважды удалось погулять - один раз по горам и один раз по берегу Японского моря. И еще поблизости от нас работала группа армян. Они строили мосты через речки и ручьи. Работали быстро и красиво, не больше 8-9 часов в день и по воскресеньям отдыхали. В результате заработали больше нас. И сопоставляя все эти впечатления, я понял, как много выигрывает профессионализм перед ретивостью без разума. Армяне клали доски не поперек бревен, а под углом 45 градусов в два слоя, причем не сороковки, а двадцатки. При такой укладке каждое колесо машины давит не на одну точку, а на все доски сразу, и такой мост выдерживает большую нагрузку, даже если некоторые доски повреждены. В Эстонии мы стали строить свои мосты этим методом. И высшая похвала колхозного главного инженера прозвучала в следующем диалоге. Инженер: "Что это за мост, я его раньше не видел. Его вы построили?" Я отвечаю - "Позавчера закончили". Инженер: "Ну тогда я смело еду". Глава 9. Чернобыль. Про Чернобыль написано так много, что мне добавить нечего. Но я прокомментирую высказывание Велихова - одного из организаторов ликвидации последствий чернобыльской аварии. Он как-то сказал мимоходом, что время ликвидации было самыми счастливыми днями его жизни (или что-то в этом роде). Я понимаю это так. В какой-то момент руководители ликвидации решили, что им необходим радиоуправляемый трактор с манипулятором. Такие трактора были в Нижнем Тагиле, а манипуляторы - в Норильске. Позвонили в Нижний Тагил и Норильск вечером, а наутро трактора были уже в Чернобыле. Вот о такой скорости реализации идей и мечтал всю жизнь Велихов. Почему же в других случаях такая скорость реализации не получается? Вот моя гипотеза на этот счет. В случае чернобыльской аварии всем было понятно, что ликвидация последствий необходима, более того, было почти ясно, к чему следует стремиться. И в других случаях, когда цель всем ясна, реализация бывает быстрой. Германия после второй мировой войны была полностью разрушена, но восстановление шло быстро, и через несколько лет в Германии (не только в Западной) был достигнут высокий уровень жизни. В СССР восстановление тоже шло быстро, но был достигнут лишь довоенный уровень, не выше. Страна дошла лишь до того уровня, который был в головах людей. Дальше дело пошло медленно, и это согласуется с тем, что перестройка в сознании народа не происходит быстро. Кстати, и Маркс со временем отошел от своей первоначальной мысли, что в основе базиса находятся машины и другие средства труда. Он пришел к пониманию того, что именно образ жизни, укоренившийся в сознании людей, есть базис для всего остального. Об этом я узнал из статьи философа Александра Ципко (не знаю, правильно ли я его понял). Но и В.И.Ленин говорил, что идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами. А в нынешнее время образ образа жизни, находящийся в сознании россиян, быстро меняется от контактов с заграницей. Это и есть базис нашего развития. И в духе идеи моей настоящей статьи я высказываю пожелание, чтобы не только заграница, но и примеры нашей собственной жизни влияли на наше сознание. Глава 10. Беломорская биостанция МГУ им. Н.А.Перцова. Это теперь она имени Н.А.Перцова, а в то время, о котором я рассказываю, Николай Андреевич был ее директором. Об этой станции и ее директоре написано еще недостаточно; я рекомендую главу из книги С.Э.Шноля "Герои и элодеи российской науки", Москва, Крон-Пресс, 1997. Здесь же расскажу немного о том, как Н.А. работал и как чему-то научил меня и моих друзей. Казалось, Н.А. умел все. Вот несколько эпизодов. "А ну-ка, Юра, пододвинь-ка с твоими ребятами лебедку к краю пирса!" Юра: "Раэ-два-вэяли" - ни с места. "Еще взяли" - ни с места. Н.А.: "А ну отойдите!". Ломиком под основание - и лебедка подвинулась на несколько сантиметров. Еще раз - еще на несколько сантиметров, и т.д. Сгружали дизельную электростанцию из железнодорожного вагона сначала на землю, затем в баржу. Стоим перед вагоном, где-то высоко над нами громада электростанции. Ума не приложим, что делать. "Чтобы тяжести перемещать, не сила нужна, а ум", говорит Н.А. Перекинули веревки через крышу вагона, и, медленно отпуская веревки, плавно опустили станцию на землю. И еще научились убирать большие камни, которые мешали рыть ямы для столбов, вязать плоты, делать бетон, ловить рыбу, петь песни и многое другое. Но речь в этой главе не об этом. В течение многих лет большую работу по созданию биостанции выполнял студенческий стройотряд. В отличие от других, этот стройотряд был, что называется, коммунистическим. Это значит, что работали "за харчи", без учета выполненной работы. Обычно приезжали уже сплоченными группами: часто студент МГУ со своими учениками, которых он обучал в математическом классе. Так что значительную часть этих стройотрядов составляли школьники. Очевидным следствием такой системы была низкая квалификация работников. Но Н.А. приглашал профессионалов, рабочих из строительного управления МГУ, и умел так разделить работу, что стройотряд со своей частью справлялся. А те студенты, которые приезжали на ББС несколько раз, становились профессионалами в некоторых видах работы. Что же было стимулами для этих работников? Первое: возможность пожить и поработать в среде друзей и единомышленников. Второе: песни (Н.А. был отличный исполнитель песен и аккомпаниатор) . Третье: природа (море, тайга, белые ночи, тишина). Четвертое: полный отрыв от привычной обстановки, свобода. И наконец пятое: участие в создании чего-то очень хорошего, именно Беломорской биостанции МГУ. И никаких мыслей о зарплате. Постепенно в стройотряде создалась обстановка, в которой никто не курил, хотя запрета не было. Никто не играл в карты и в шахматы - всегда находились более интересные занятия - например, просто сидеть на камнях и воспринимать фантастическое нагромождение сосен, озер, болот и выглаженных ледником скал. И слушать тишину - слышен стук колес поезда, проходящего в 15 километрах от ББС. И еще один вывод из жизни этого стройотряда. Если компания небольшая, то в ней возможны (но не обязательно получаются) коммунистические отношения. В большой компании они невозможны. Глава 11. Эстонский лагерь. С 1974 года и до распада СССР в Эстонии каждое лето (первый год в колхозе "Валгъярве", а затем в колхозе "Калев") проходил трудовой математический лагерь для школьников Москвы и отчасти других городов. Трудовая часть лагеря состояла из работы в колхозе и лесхозе и самообслуживания (обустройства лагеря и приготовления пиши). Несмотря на неприспособленность большинства школьников к самостоятельной жизни и порой феноминальную беспомощность, руководителям лагеря удалось некоторые дела хорошо организовать, самим многому научиться, научить школьников и заслужить благодарность колхоза. Вот какие черты наших хоэяев-эстонцев произвели на нас самое сильное впечатление. Первое - доброжелательность. Мы всегда получали от них больше, чем просили. К нашему лагерю на берегу озера "Калма-тъярв" колхоз протянул для нас линию электропередачи, о чем нам и в голову не пришло бы просить. Точно так же колхоз предоставил нам лошадь с телегой, о чем мы тоже не просили. Мясо мы покупали в колхозе по себестоимости. Это была льгота для членов колхоза, но ее распространили и на нас. И много других подобных случаев. Временами в колхозе бывали танцы. Для жителей хуторов это большой праздник, когда они могут увидеть друг друга. Жители эстонской деревни пьют, надо сказать, крепко, но с другим настроением. На первом месте чувство праздника. "Приходите к нам на танцы. Наши девушки - ваши девушки". Или приезжает к нам вечером водитель самосвальной тележки, в которой сидят девушки. "Я вам девушек привез" и опрокидывает тележку с девушками. Замечу, что особенно хорошо к нам, русским, относились те эстонцы, которые побывали в лагерях в Коми АССР и в Сибири. А таких среди пожилых эстонцев было, пожалуй, около трети. Они говорили, что они, конечно, умерли бы в ссылке, если бы не помощь местных крестьян, которые были так бедны, что эстонцы этому не поверели бы, если бы не увидели своими глазами. Второе - верность договоренностям, к которой мы в России не привыкли. Вот пример. Мы попросили для наших домиков бракованных досок с пилорамы (бракованных, чтобы не платить денег). Договорились, что к такому-то часу наши ребята ждут на таком-то перекрестке дорог (в чистом поле) грузовик, который пойдет на пилораму, где мы эти доски погрузим. Наши ребята, как водится, на несколько минут опоздали. Ждали-ждали - видят, идет грузовик с другой стороны, уже загруженный досками для нас. Третье - налаженное хозяйство. Одна из специальностей нашего колхоза было выращивание семян - картофеля, люцерны, льна и других культур. Семена картофеля выращивались так (думаю, что это и сейчас продолжается). В хозяйстве Uelenurme под Тарту находили под микроскопом здоровые клетки картофеля и из них получали здоровые растения. Такие растения (каждое в отдельном горшочке) продавались семеноводческим хозяйствам по рублю за штуку. Семеноводческое хозяйство выращивало из них семена первого поколения, из них - семена второго поколения, и уже они шли в продажу для хозйств, выращивавших продовольственный картофель. Наши ребята очищали плантацию от случайных примесей. Сертификацию готовой продукции проводила комиссия под председательством биолога Виллемса, с женой которого - Анне Виллеме, которая была программисткой, сотрудничавшей с Арлазаровым и компанией, я хорошо знаком. Однажды мешок такой безукоризненно здоровой картошки я привез в Москву для дачного хозяйства моих родственников, и они несколько лет не видели никаких болезней (а потом зараза все же появилась). Еще было бы интересно рассказать о поддержании породистости стада коров, но технология не является сейчас моей целью. Я хочу обратить внимание на то, что дело делается не потому, что там социализм или капитализм, а потому, что есть люди, которые его делают. Наши сторонники рыночного хозяйства усвоили, что при рынке все постепенно само образуется, но они не догадались, что оно не само образуется, а это люди делают, и если их нет, то ничего не образуется. Четвертое - единство нации. Я понял, в чем важное различие между эстонской культурой и русской культурой. Русская литература - явление мировое. Ее знают во всем мире, но мало знают в России. Среди уборщиц, дежуривших в праздничную ночь в Москве в одном из институтов, мой приятель - тоже дежуривший научный работник - выяснял у уборщиц, каких русских поэтов они знают. Назвали только Пушкина и Есенина, причем была уборщица, которая про Есенина не слыхала, но знала песню - "Письмо к матери". А в Эстонии знают своих деятелей культуры. Шофер попутного грузовика в районе Антсла остановил машину, чтобы показать хутор, где родился дирижер первого в Эстонии мужского хора, положившего начало праздникам песни. Но в мире эстонская культура не известна. Каждый артист в течение года объезжает все сцены Эстонии. Раз в пять лет вся Эстония собирается на певческом поле в Таллинне. (Собирается сотня тысяч, дирижирует Эрнесакс. Учитывая, что все население - около миллиона, это значит, что практически каждая семья побывала на этих праздниках). В России этого нет, но ведь было. На Нижегородской ярмарке была выставка национальной русской одежды разных губерний, значит была местная национальная жизнь. Где же она? Выставку раздали местным музеям, и она умерла. Умерла и сама местная жизнь. Но, может быть, она когда-нибудь оживет? Чтобы не получилось, что я вижу в Эстонии только хорошее, скажу и о плохом. Пришли к нам в лагерь эстонские националисты (когда нас там не было) и вылили в наш колодец солярку (нам потом удалось колодец очистить). Прекрасное строение в народном лесном стиле, выполненное Арменом Сарваэяном, националисты разрушили (а местные крестьяне восхищались им). Одним словом, эстонские националисты - это твари тупые, как, я думаю, и националисты других наций. Есть русские, для которых "русский" -это уже не национальность, а профессия. Один мой украинский приятель (руководитель украинской команды на Международной математической олимпиаде) сказал мне, что для некоторых на Украине "украинец" - это, к сожалению, единственная их профессия. Я провожу Турнир городов, общаюсь с представителями десятков национальностей, и могу с уверенностью сказать, что среди моих коллег по Турниру националистов нет. (Друзья мне говорят, что мало не любить националистов, а нужно искать корни этой беды, как и корни других бед. В этом направлении страшно и подумать, хотя от таких дум, видимо, не уйти.) И, наконец, о том, как наш лагерь жил в Эстонии. В первый год мы никак не могли соблюсти распорядок. Сначала опаздывал завтрак ("Зато вкусный" - говорили повара), затем на еще большее время - обед, затем ужин и т.д., пока очередной ужин не пришелся на утро, когда было впору завтракать. И тогда я вспомнил, как Кронрод избавился от ошибок при набивке перфокарт. И я постановил, что кухонная бригада (три человека на 30 едоков) получает за день работы по полтора трудодня зарплаты на каждого человека и столько же премии, если все еды в этот день приготовлены качественно и без опоздания. Сначала меня, как и в случае с Кронродом, посчитали чуть ли не сумасшедшим (Галя Дюдяева сказала потихоньку: "Пусть перебесится, потом образумится".) И я тоже беспокоился - что из этого выйдет. Подошел к плите, на которой стояла большая кастрюля. Смотрю - еще не кипит, а до обеда уже не много времени. "Не опоздаете?" - спрашиваю. "Это щи на завтра" - ответили мне. И я понял, что все в порядке. Мы в лагерях и сейчас так живем, и опоздания - случаи исключительные. Из сказанного видно, что отношения внутри нашей компании не были коммунистическими. В эпоху провозглашенного развитого социализма мы четко перешли к денежным отношениям. Это помогло многим нашим воспитанникам, да и воспитателям, выжить в новую, рыночную эпоху. Работа на прополке была сдельная - получали пропорционально длине прополотых грядок. Но хотя у нас все ребята хорошие, но Россия не живет без приписок. Некоторые, записывая сделанное, прибавляли. В результате по записям поле получилось в два раза больше, чем оно было в действительности. На следующий год мы сделали так, как рекомендовал Худенко: поле разделили на полосы, а людей на звенья по пять человек (некоторые предпочли работать группой друзей, и такие группы могли содержать и другое число людей). Велся учет, сколько сделало звено, а внутри звена учет не велся. В результате так весело дело пошло, что эстонцы нас показывали в пример своим работникам. А зарабатывали мы на этой работе неплохо. Работали всего два дня в пятидневку по 4 часа в день, а зарабатывали полностью на питание (на кормежку уходил 1 рубль в день на едока; напоминаю, батон белого хлеба стоил 20 коп, кило мяса в магазине - 2 рубля с копейками, на рынке - 5 рублей). Прошу всех, прочитавших этот текст хотя бы частично, делать исправления, добавления и замечания. Они будут учитываться при подготовке текста к печати.