Математическое образование: вчера, сегодня, завтра… |
||
Здесь публикуются документы, относящиеся к 1963 г.
Перемежающие их комментарии, сделанные для настоящего издания,
заключены
между семафорами — входным (<) и выходным (>) и более мелким шрифтом.
Этот текст представляет собой переведённый В.Д.Арнольдом в HTML
(и НЕ просмотренный автором после перевода)
фрагмент книги В.А.Успенского, хранящейся по адресу
ftp://ftp.mccme.ru/pub/free-books/uspensky.
В случае сомнений просим обращаться к оригинальному тексту книги.
< Летом 1963 г. состоялись очередные вступительные экзамены в
высшие учебные заведения СССР, в том числе — на химический
факультет Московского университета. Руководство факультета было
разочаровано результатами экзаменов — оказалось, что на
факультет не попали многие достойные абитуриенты; некоторые из
них ещё в школе проявили явные склонности и способности к химии,
и факультет хотел бы видеть этих молодых людей в числе своих
студентов. В случившимся химический факультет обвинил
экзаменационную комиссию по русскому языку и литературе, считая,
что именно на этом экзамене произошёл несправедливый отсев
поступающих. Отсев происходил вовсе не только потому, что
экзаменующийся получал двойку (двоек на этом экзамене было
только 30), — конкурс был настолько напряжённым, что одно лишь
снижение отметки с пятёрки до четвёрки могло послужить причиной
непоступления. Дело в том, что в 1963 г., впервые за много лет,
оценка, полученная на вступительном экзамене по русскому языку и
литературе, стала учитываться с тем же весом, что и оценки,
полученные на вступительных экзаменах по профилирующим
дисциплинам. Для химического факультета профилирующими
дисциплинами считались химия, физика и математика. Итоговый же
балл, учитываемый при конкурсе, вычислялся путём арифметического
суммирования трёх слагаемых: 1) суммы всех оценок, полученных на
вступительных экзаменов (для химического факультета таких оценок
было пять: по трём профилирующим предметам, по русскому языку и
литературе и по иностранному языку); 2) суммы всех оценок по
профилирующим предметам, взятых из аттестата средней школы;
3) среднего арифметического всех оценок из аттестата средней
школы (в МГУ это среднее вычислялось с точностью до одной сотой).
Экзамены происходили в такой последовательности: физика (этот
экзамен сдавало 1372 человека), химия (сдавало 1065), математика
(сдавало 927), иностраннный язык (сдавало 749) и, наконец,
русский язык и литература с 747 сдававшими. Именно последний
экзамен для многих оказался решающим: после него составилась
окончательная сумма баллов. И если кто-то, кого химики хотели
видеть в рядах своих студентов, в эти ряды не попал, было
естественно обвинить в этом последний экзамен.
Недовольный химический факультет пожаловался ректору, каковым
тогда был Иван Георгиевич Петровский. Что должно делать в таких
случаях руководящее лицо? Естественно, назначить комиссию для
расследования. Что И. Г. Петровский и сделал. Ниже приводится
его соответствующий приказ.
| Москва | 5 октября 1963 г. |
1. Для проверки оценок письменных работ по русскому языку поступивших в 1963 году на химический факультет образовать комиссию в следующем составе:
акад. П. С. Александров — председатель,
акад. АН УССР Н. К. Гудзий (филологич. факультет),
проф. О. С. Ахманова (филологич. факультет),
проф. П. С. Кузнецов (филологич. факультет),
доц. В. А. Успенский (каф. математич. логики).
2. Декану химического факультета проф. И. Ф. Луценко предоставить в распоряжение комиссии все необходимые материалы.
3. Комиссии закончить работу в недельный срок и представить в ректорат выводы и предложения в двухнедельный срок.
| Ректор | ||
| Московского университета | ||
| академик | /И. Г. Петровский/ |
< Читатель заметит неоднородность сведений, сообщаемых в
приказе о членах Комиссии. С целью устранения этой
неоднородности сообщаю, что кафедра математической логики
относилась к механико-математическому факультету Университета;
к тому же факультету относилась и кафедра высшей геометрии и
топологии, которой заведовал Павел Сергеевич Александров
(1896--1982). Ольга Сергеевна Ахманова (1908--1991) заведовала
кафедрой английского языка. Николай Каллиникович Гудзий
(1887--1965) и Пётр Саввич Кузнецов (1899--1968) состояли,
соответственно, на кафедре истории русской литературы и на
кафедре структурной и прикладной лингвистики. Даты смерти
наглядно показывают, что в живых из членов Комиссии остался один
я, что и не удивительно, так как я, родившийся в 1930 г., был
самым младшим (это показывают даты рождения); как будет видно,
последнее обстоятельство сыграло свою роль.
Комиссия собиралась по меньшей мере 3 раза. Первое заседание
проходило на 14-м этаже Главного здания МГУ — в кабинете,
которым располагал П. С. Александров в качестве заведующего
отделением математики мехмата. Последующие заседания проходили
на квартире Н. К. Гудзия, находившейся прямо в одном из старых
зданий Московского университета, в тылу филологического
факультета, неподалёку от университетского Зоологического музея.
Старая университетская квартира запомнилась мне наличием двух
входов, парадного и чёрного. Почта доставлялась к чёрной двери,
не имевшей никакого обозначения. На мой наивный вопрос, как же
почта всё-таки доходит, если на двери нет ни номера, ни
фамилии, Гудзий снисходительно ответствовал: "Почтальон
знает". (Он же как-то пресёк мои ему возражения, спросив, в
каком году я окончил университет. "В 1952". — "А я в
1911", — сказал Гудзий.) На заседаниях Комиссии помимо её
членов присутствовал также помощник ректора Юрий Алексеевич
Салтанов, которого вспоминаю с симпатией.
Мой возраст и достаточно близкое знакомство с председателем
предопределили режим работы Комиссии. На первом же заседании я
был назначен её секретарём и мне было поручено подготовить решение Комиссии.
В попытке передать атмосферу, в которой протекали наши
заседания, приведу ещё один документ — письмо, которое 21 ноября
я разослал членам Комиссии:
Глубокоуважаемый NN!
1. При сём прилагается проект "Выводов и предложений"
нашей Комиссии, составленный мною по её поручению. Я старался
учесть в этом проекте всё то, что говорилось членами Комиссии на
заседании 5 ноября. Прошу извинения, что получился такой длинный
текст, но всё, что в нём написано, представляется мне
существенным, а у меня уже не оставалось времени изложить то же самое короче.
2. По поручению нашей Комиссии я встречался с председателем экзаменационной Комиссии по русскому языку и литературе доцентом А. А. Камыниной. Она не согласилась с тем, что при определении правильности оценки сочинения можно исходить из письменного отзыва экзаменаторов о содержании сочинения. А. А. Камынина считает, что отзыв экзаменаторов может не отражать должным образом истинное положение вещей, и поэтому надо вникать в содержание сочинения. Я, в свою очередь, не согласился с этим.1
Что же касается неправильного указания ошибок, то А. А. Камынина согласилась со мною во всех случаях, кроме одного, в отношении которого я хотел бы знать Ваше мнение. Речь идёт о возможности раздельного написания "от того, что", где "от" — предлог с причинным значением. А. А. Камынина считает, что возможно лишь слитное написание "оттого, что". Я же считаю, что возможно и раздельное, мотивируя это следующими примерами:
"Это причиняло ему страдания"; — "От этого он страдал".
"То, что он так опустился, причиняло ему страдания"; — "От того, что он так опустился, он страдал".
Разумеется, я считаю возможным и такие написания (с несколько иными смысловыми оттенками):
"Оттого, что он так опустился, он страдал".
"Оттого что он так опустился, он страдал".
3. На прошлом заседании Комиссии П. С. Александров и
Н. К. Гудзий упрекнули меня в том, что я произнёс слово
"найдена" с ударением на первом слоге. Сообщаю, что
согласно словарю-справочнику "Русское литературное
произношение и ударение" под ред. Аванесова и Ожегова
(1959 г.) ударение в слове "найдена" и должно быть скорее
на первом слоге, чем на третьем.
4. Напоминаю, что, как и было условлено прошлый раз, ближайшее
заседание Комиссии будет происходить во вторник, 26 ноября, на
квартире Н. К. Гудзия (ул. Грановского, д. 4, 1-й этаж,
кв. 10) в 13 часов.
С глубоким уважением, В. Успенский
21.XI.63
< Поскольку мне предстояло готовить решение Комиссии, то
основная моя деятельность протекала вне стен кабинета
Александрова и квартиры Гудзия.
Прежде всего я должен был изучить различные нормативные
документы, относящиеся как к принципам оценивания сочинений, —
письменных работ по русскому языку и литературе, так и к
организации вступительных экзаменов (например, утверждённое
приказом Министра высшего образования СССР N 332 от
16 марта 1957 г. "Положениие об экзаменационных комиссиях по
приёму вступительных экзаменов в высшие учебные заведения
СССР").
Затем — изучить отчёт экзаменационной комиссии по русскому языку
и литературе для дневного отделения естественных
факультетов МГУ. Затем — встретиться и иметь неоднократные
беседы с её председателем, каковым в 1963 г. была Александра
Алексеевна Камынина, доцент кафедры русского языка
филологического факультета. Она была старше меня на года на два,
и мне её было искренне жалко. Уверен, что руководимые ею в
1963 г. вступительные экзамены "по сочинению", —
письменные экзамены по русскому языку и литературе, ничем не
отличались по своему качеству от аналогичных экзаменов
предыдущих лет (и боюсь, что от экзаменов будущих лет тоже,
несмотря на все потуги нашей комиссии); они шли по заведённой
стезе, с совершенно обычными для таких экзаменов огрехами
(которые кого-то могут и ужаснуть), на основе порочных в самой
своей сути принципов их организации. Просто А. А. Камыниной не
повезло, что деятельность нашей Комиссии пришлась на её председательствование.
Но самым главным делом, конечно, было изучить сами сочинения
поступавших на химический факультет — вместе со всеми теми
пометками (подчёркиванием ошибок, знаками вопроса, репликами на
полях, рецензиями и оценками), которыми снабдила их
экзаменационная комиссия. Не смею предполагать, что произошло бы
с этими сочинениями, хранись они в экзаменационной комиссии. Но
их хранителем был химический факультет, который был готов к
полному сотрудничеству с нашей Комиссией (создание которой он же
и инициировал). Как уже было сказано, письменному экзамену по
русскому языку и литературе в тот год подвергались
747 абитуриентов химического факультета, и все их сочинения были
мне предъявлены.
Прежде всего я решил, что буду знакомиться не со всеми
сочинениями, а только со 198 избранными; принципы, по которым
они были отобраны, указаны в § 1 "Выводов и предложений"
нашей Комиссии, приводимых ниже. Затем пришло понимание того,
что мне нужны помощники. И я обратился за помощью к трём
четверокурсникам ОСИПЛа (отделения структурной и прикладной
лингвистики филологического факультете МГУ): к Боре Городецкому,
Оле Крутиковой и Саше Раскиной. (Через полтора года они, вместе
с ещё двумя своими однокурсниками, составят первый выпуск
ОСИПЛа, а потому будут упомянуты в статье "Лингвистика,
математика и новая традиция", напечатанной в журнале "Наука
и жизнь".
Никто из них не отказал мне в добровольном участии в трудоёмкой
работе. Они предоставили мне многочисленные выписки и из самих
сочинений, и из комментариев экзаменаторов. Без их помощи мне
ничего не удалось бы сделать.
В декабре, когда работа Комиссии была полностью завершена, я
попросил П. С. Александрова выразить им письменную
благодарность. Мною были составлены три письма, различающиеся
лишь именами своих адресатов, словами студенту или
студентке и мужским или женским окончаниями
прилагательного глубокоуважаемый (а не так безобразно,
как принято писать сейчас: "глубокоуважаемый(ая)"):
Студенту (или студентке) IV курса отделения структурной и
прикладной лингвистики филологического факультета МГУ
Б. Ю. Городецкому (или О. Ф. Крутиковой, или
А. А. Раскиной)
Глубокоуважаемый (или глубокоуважаемая)
Борис Юрьевич! (или Ольга Фёдоровна! или Александра Александровна!)}
Мне стало известно о той большой помощи, которую Вы оказали
Комиссии, работавшей под моим председательством. Позвольте мне
принести Вам свою благодарность за эту помощь.
(академик П. С. Александров)
4 декабря 1963 г.
< Эти уважительные письма, с обращением по имени и отчеству, да
ещё подписанные академиком (а в те годы этот титул вызывал
большое почтение) произвели должное впечатление; уверен, что
получатели помнят их до сих пор. (В письме от 4.12.1963
Александров писал мне: "Благодарность Вашему студенту и двум
студенткам с удовольствием подписал (хотя и не величаю своих
молодых людей "глубокоуважаемыми" — по имени и
отчеству)".)
С самого начала было ясно, что в установленные приказом ректора
две недели уложиться невозможно. Хорошо ещё, что уложились в два
месяца. Из ректората нас всё время торопили. Наконец, решение
комиссии, озаглавленное "Выводы и предложения" (как было
предписано ректорским приказом) было мною составлено. Его объём
оказался довольно большим. Встал вопрос о быстрой и качественной
(трудно совместимые свойства!) перепечатке текста решения. Этот
технический вопрос вырос в серьёзную проблему. Компьютеров и
принтеров тогда не существовало, печатать надо было на пишущей
машинке и при этом не ошибиться в воспроизведении всех тех
действительных и мнимых ошибок, которые делали экзаменующиеся (а
подчас и экзаменующие). Поручить это обычной университетской
машинистке было невозможно. Нужно было найти ответственное и
умеющее печатать на машинке лицо. Наиболее подходящим кандидатом
на эту роль была Наташа Светлова, в то время младший научный
сотрудник возглавляемой Колмогоровым кафедры теории вероятностей
механико-математического факультета (через полтора года она
блестяще проведёт операцию по вручению кому надо отзыва
Колмогорова на диссертацию А. А. Зализняка); я обратился к
ней, и она согласилась помочь. Для совместной с ней работы по
изготовлению требуемого машинописного экземпляра я направил Машу
Ломковскую, работавшую под моим руководством на той кафедре, на
которой я состоял. Пишу об этом столь подробно, чтобы объяснить
последний, 8-й параграф "Выводов и предложений"
Комиссии. Надо сказать, что П. С. Александров принял этот
параграф без восторга, но в конце концов уступил.
Датированное 4 декабря решение Комиссии было подписано всеми
пятью её членами. У меня сохранилась копия этого решения с
подлинными подписями. Думается, что этот документ имеет не
только архивное значение. Сделанные в нём наблюдения в своём
большинстве сохраняют силу и поныне. Тема организации набора в
вузы — будь то на основе вступительных экзаменов или же на
основе единого выпускного экзамена — ещё долгое время не утратит
своей актуальности. Так называемые "сочинения" до сих пор
пишут миллионы школьников и абитуриентов, и можно полагать, что
применяемые экзаменаторами методы рецензирования и оценивания
этих сочинений небезынтересны широким кругам. А потому привожу
документ Комиссии целиком:
ВЫВОДЫ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ КОМИССИИ ПО ПРОВЕРКЕ
ОЦЕНОК ПИСЬМЕННЫХ РАБОТ ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ
ПОСТУПАВШИХ В 1963 г. НА ХИМИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
МГУ
§ 1.
Комиссия была образована приказом ректора МГУ N 543 от 5 октября 1963 г. в составе:
акад. П. С. Александров — председатель,
акад. АН УССР Н. К. Гудзий (филологический ф-т),
проф. О. С. Ахманова (филологический ф-т),
проф. П. С. Кузнецов (филологический ф-т),
доц. В. А. Успенский (кафедра математической логики).
В соответствии с "Правилами приёма в высшие учебные заведения СССР на 1963 г." (пп. XII и XIII), поступавшие в 1963 г. на химический факультет МГУ держали экзамен по русскому языку и литературе, проводившийся письменно в виде сочинения. Темы для сочинения были предложены следующие:
"В чем трагедия Печорина?",
"Демократ-разночинец в изображении И. С. Тургенева",
"Женские образы в романе Н. А. Островского "Как закалялась сталь".
Как было сообщено Комиссии, сдавало этот экзамен 747 человек. На каждом из сочинений экзаменаторами отдельно отмечались орфографические, пунктуационные и стилистические ошибки и писался краткий отзыв о литературной стороне сочинения.
Основным исходным материалом для работы Комиссии служили
104 сочинения, выбранные следующим образом. Из 747 сочинений
было взято 198 (сюда вошли, во-первых, сочинения тех не
поступивших, которые имели высокие оценки по другим предметам;
во-вторых, большинство сочинений, оцененных на "отлично";
в-третьих, 26 — из общего числа 30 — сочинений, оцененных на
"неудовлетворительно"; в-четвёртых, некоторые случайно
выбранные сочинения. Эти 198 сочинений были бегло просмотрены, и
те из них, которые чем-либо заинтересовали Комиссию или были
оценены на "неудовлетворительно", были отобраны для дальнейшего
изучения. Таких и оказалось 104.
§ 2.
Комиссия констатировала, что в отчёте экзаменационной комиссии по русскому языку и литературе о ходе вступительных экзаменов на дневное отделение естественных факультетов МГУ в июле 1963 г. говорится: "К абитуриентам предъявлялись такие же требования, которые предъявляются к учащимся старших классов в средней школе. Нормы оценок за школьные сочинения опубликованы в журнале "Русский язык в школе", N 1, 1962 г.".
Указанные нормы, утверждённые приказом Министра просвещения
РСФСР N 308 от 20 сентября 1961 г., предусматривают, что
за каждое сочинение выставляются две отметки, отдельно по
литературе и русскому языку. Однако на вступительных экзаменах в
МГУ этот порядок не соблюдался, и за сочинение всегда ставилась
одна отметка. По мнению Комиссии, ставить за сочинение одну
отметку — принципиально неправильно, и не столько потому, что
это противоречит инструкции, и даже не столько потому, что это
противоречит школьной практике, сколько потому, что это
противоречит здравому смыслу. Вряд ли можно говорить о
соблюдении в остальном норм Министерства просвещения,
поскольку эти нормы сформулированы раздельно для каждой из двух
отметок. Наличие только одной отметки за сочинение сильно
затруднило работу Комиссии, которая часто не могла определить,
насколько правильно оценены знания поступающих по русскому
языку (а именно это и составляло задачу Комиссии).
§ 3.
Рассмотрение отобранных 104 сочинений показало следующее:
А. По меньшей мере в 25 сочинениях следовало бы поставить более высокую отметку — с учётом того, что за сочинение — хотя это и было неправильным — ставилась одна общая отметка. (При этом Комиссия, имевшая своей целью проверку оценок по русскому языку, не изучала литературных качеств сочинений, а полностью опиралась на характеристику этих качеств, дававшуюся в письменных отзывах экзаменаторов; лишь в одном из 25 случаев, когда речь шла об оценке "неудовлетворительно", Комиссия сочла необходимым ознакомиться с содержанием сочинения.) Вот примеры таких сочинений:
1. Сочинение Благодатских Сергея (N 832). Из отмеченных в заключении экзаменаторов 10 грамматических ошибок бесспорными являются лишь 2 пунктуационных (и ещё 3 пунктуационные ошибки являются спорными). Отзыв экзаменаторов о литературной стороне сочинения (кстати, содержащий грубую пунктуационную ошибку), не соответствует действительности. Оценка — "неудовлетворительно". (Благодатских, кстати, имеет специальность химика-лаборанта химической лаборатории и на вступительных экзаменах по химии, физике и математике получил все "отлично".)
2. Сочинение Махиной (N 450). Единственная отмеченная ошибка (пунктуационная) таковой не является. Отзыв: "Тема раскрыта недостаточно глубоко.". Оценка — "удовлетворительно".
3. Сочинение Дедловской (N 932). Грамматических ошибок нет. Отмечены две "стилистических" ошибки. Отзыв "Зрелое по мысли сочинение. Тема раскрыта хорошо: достаточно глубоко и последовательно". Оценка — "хорошо".
4. Сочинение Шумова (536). Из двух отмеченных ошибок (пунктуационных) ни одна таковой не является. Отзыв: "Тема раскрыта правильно и обстоятельно". Оценка — "хорошо".
5. Сочинение Зархина (N 969). Ошибок не отмечено, кроме одной "стилистической". Отзыв: "Тема раскрыта". Оценка — "хорошо".
6. Сочинение Нечаевой (N 2064). Единственная отмеченная ошибка состоит в написании собственного имени "Бэла" через два "л": "Бэлла" вместо "Бэла". Отзыв: "Тема раскрыта достаточно самостоятельно". Оценка — "хорошо".
7. Сочинение Будник (N 2379). Грамматических ошибок не отмечено. Отмечено несколько стилистических ошибок, которые, по-видимому, нельзя считать существенными, как явствует из следующего отзыва: "Автор правильно принимает тему, и раскрывает её с достаточной глубиной. Язык сочинения выразительный, работа грамотная". (Кстати, в отзыве содержится пунктуационная ошибка — лишняя запятая в первом предложении.) Оценка — "хорошо".
8. Сочинение Дорфмана (N 863). Единственная отмеченная ошибка (пунктуационная) на самом деле таковой не является. Отзыв: "Тема сочинения раскрыта достаточно полно". Оценка — "хорошо".
9. Сочинение Гончарова (N 605). Из двух отмеченных грамматических ошибок обе таковыми не являются. Отзыв: "Тема раскрыта верно, достаточно глубоко". Оценка — "хорошо".
Вот, для примера, "ошибки", отмеченные в этом последнем сочинении:
1) "Они не мыслят себя без революции, без остатка преданы ей." Экзаменатор подчёркивает окончание в слове "преданы" (и отмечает на полях наличие ошибки), считая, по-видимому, что надо писать "преданны".
2) "Весь мир восторженно рукоплескал триумфальному полёту первой женщины-космонавта В. В. Терешковой". Экзаменатор ставит после слова "космонавта" запятую (и отмечает на полях наличие второй ошибки).
Следует отметить, что в число тех 25 сочинений, о которых идёт речь в данном разделе, не вошли сочинения с явными грамматическими ошибками, хотя некоторые из таких также можно было бы оценить более высоко (см., например, сочинение Дзантиевой, упомянутое ниже, в разделе В).
Б. В 30 сочинениях оценка снижена (из них в 9 случаях — до "удовлетворительно") при отсутствии грамматических ошибок ( — за литературные недостатки). В 17 сочинениях из этих 30 отсутствуют даже так называемые "стилистические ошибки", причём в 6 случаях (из этих 17) оценка — "удовлетворительно". Это лишний раз показывает, сколь неправильно оценивать сочинение одной общей отметкой (а не двумя). Кроме того, Комиссия считает неправильным, что поступающие на химический факультет экзаменуются по литературе.
В. К сожалению, для ряда поступавших, дававших все основания предположить, что они были бы ценными студентами химического факультета, именно сочинение явилось препятствием для поступления. Например, следующие лица были бы приняты на химический факультет, будь у них более высокая оценка за вступительное сочинение:
1. Дзантиева (N 647) окончила специализированную химическую школу, занималась в химическом кружке при МГУ, проходила стажировку в химической лаборатории, получила на вступительных экзаменах отличные оценки по всем предметам, кроме "русского языка и литературы". Отзыв экзаменаторов о содержании сочинения:"Тема раскрыта интересно, самостоятельно. Хороший литературный язык. Хорошее знание литературного материала". В сочинении отмечена одна ошибка ("ни что иное, как" вместо "не что иное, как"). Оценка — "хорошо".
2. Утехин (N 627) получил в школе специальность "химик-лаборант", на вступительных экзаменах — все "отлично", кроме оценки за сочинение. В сочинении указана одна ошибка, да и та ошибкой не является. Отзыв: "Плохо раскрыта тема. Общие фразы, автор плохо знает роман. Много лишних рассуждений". Оценка — "удовлетворительно".
3. Махова (N 909) получила на вступительных экзаменах "отлично" по всем профилирующим дисциплинам. В сочинении нет ни одной ошибки, кроме явной описки: "к этой девушки". Отзыв: "Автор полно раскрывает тему. Последовательно излагает свои мысли. Хороший стиль". Оценка — "хорошо".
4. Алексина (N 565) получила на вступительных экзаменах все "отлично", кроме оценки за сочинение. В сочинении нет ни одной ошибки (ни грамматической, ни стилистической). Оценка — "удовлетворительно".
5. Карабандурьян (N 526) с отличием окончил химико-механический техникум, работает в химическом научно-исследовательском институте, на вступительных экзаменах по профилирующим дисциплинам получил все "отлично". Высокий отзыв экзаменаторов о содержании сочинения; две негрубые синтаксические ошибки; оценка — "хорошо".
6. Фельдман (N 724) имеет квалификацию химика-лаборанта 4 разряда, на вступительных экзаменах получила "отлично" по всем профилирующим дисциплинам. Отмечены одна пунктуационная ошибка (исправляя собственное сочинение, автор зачеркнул не ту запятую) и одна стилистическая (два раза подряд употреблено слово "замечательный"). Оценка — "хорошо".
7. Пажитнова (N 430) работала на заводе (по-видимому, по специальности), получила на вступительных экзаменах все "отлично", кроме отметки за сочинение. Отметка за сочинение — "хорошо" (из-за неверно поставленной запятой).
Г. В ряде случаев (всего в 16 сочинениях) экзаменаторы обнаружили явное непонимание смысла термина "учитываемая ошибка", — непонимание того, какие ошибки (даже если они являются таковыми) и сколько раз надо учитывать. Так, ошибкой считались явные описки ("Печори" вместо "Печорин"), неправильные написания букв из-за плохого почерка, употребление прописной буквы в словосочетании "Гражданская война", написание фамилии одной из героинь Н. Островского в виде "Кацюм" (а надо —"Кюцам"), неправильное написание имени "Бэла" в виде "Бэлла" (в сочинениях NN 592 и 2064); иногда одна и та же, но повторяющаяся, ошибка считалась много раз. В нескольких сочинениях подобные "ошибки" были единственными и повлекли за собой снижение оценки.
Д. В 32 сочинениях в качестве ошибок отмечены написания, на самом деле являющиеся правильными. Иногда написание автора является единственно верным, а "исправление" экзаменатора приводит к прямой ошибке. Иногда написание автора является правильным средством выразить авторскую мысль, а "исправление" экзаменатора приводит просто к другому смыслу (например, в сочинении 551 было написано: "Валя пошла на это ради отца и матери..."; экзаменатор поставил между словами "пошла" и "на" запятую, одновременно переделав предлог "на" на союз "но"; получилось: "Валя пошла, но это ради отца и матери..."). Иногда, наконец, возможны оба написания — и предложенное автором, и предложенное экзаменатором. В 11 сочинениях (NN 450, 536, 556, 564, 605, 627, 646, 838, 858, 863, 915) все отмеченные ошибки на самом деле таковыми не являются (например, в сочинении N 564 зря указаны все три ошибки). В сочинении N 637 из 5 отмеченных ошибок — 4 не являются таковыми.
С другой стороны, встречаются и письменные отзывы экзаменаторов с грамматическими ошибками (см., например, сочинения NN 832, 858 и 2379).
Е. В подсчёт ошибок входят и так называемые стилистические ошибки (наличие которых в ряде случаев существенно влияло на оценку). Многие из этих "стилистических" ошибок указаны совершенно произвольно. Некоторые из них вообще не являются таковыми, а некоторые ничуть не хуже других выражений, которые стилистическими ошибками не объявлены.
По-видимому, следует считать стилистической ошибкой и такой отзыв экзаменаторов:
"Самостоятельны рассуждения автора, но небрежно и ошибки". (В соч. N 1643, с сохранением пунктуации автора отзыва).
Ё. Хотя Комиссия интересовалась, как правило, только русским языком, она хотела бы отметить, что отзывы экзаменаторов свидетельствуют от некоторых неправильностях в оценке знаний по литературе. Так, в ряде отзывов о сочинениях на тему "Демократ-разночинец в изображении И. С. Тургенева" авторы сочинений упрекаются в том, что они не привлекли других персонажей, кроме Базарова (из других романов) — в то время как лишь роман "Отцы и дети" входит в программу вступительных экзаменов. Не следует также упрекать автора — как это сделано в отзыве о сочинении N 514, — что "тема раскрыта не совсем самостоятельно, по учебнику". Вряд ли стоит снижать оценку (до "удовлетворительно") за то, что — как написано в отзыве о сочинении N 682 — "Печорин подан как страдающий злодей, автор слишком много говорит о страдании, которое Печорин причиняет людям, не видит почти ничего хорошего в нем..."; почему бы не дать автору сочинения возможность не любить Печорина?
Ж. Сочинение Тимковской (N 514) написано на двух отдельных листах бумаги. Хотя страницы сочинения были пронумерованы сплошь, каждый лист — вместе с его содержимым — был воспринят экзаменаторами (одними и теми же) как самостоятельное сочинение и оценен — первый (стр. 1--4) на "хорошо" и второй (стр. 5-- 6) на "удовлетворительно" (эта последняя оценка и была внесена в экзаменационный лист).
§ 4.
Приведённые факты обнаруживают существенные недостатки, имевшие место при проведении приёмных экзаменов по русскому языку и литературе на естественных факультетах МГУ в 1963 г. Однако Комиссия считала бы определённо неправильным, если бы в результате её работы создалось впечатление, что во всём "виноват стрелочник", — экзаменационная комиссия по русскому языку и литературе (хотя, конечно, и она несёт свою долю ответственности). Комиссия полагает, что обнаруженные недостатки имеют общий характер и повторяются из года в год. Просто в этом, 1963 году, они стали более наглядны, поскольку впервые за последние годы результаты вступительного экзамена по русскому языку и литературе стали учитываться наравне с результатами вступительных экзаменов по профилирующим дисциплинам. Недостатки эти, по мнению Комиссии, свидетельствуют о коренных, принципиальных дефектах в самой системе организации и проведения вступительных экзаменов по русскому языку и литературе. Ниже перечисляются эти дефекты вместе с некоторыми соображениями о способах их устранения.
I. В сложившейся в МГУ неправильной практике за сочинение выставляется одна общая оценка по несуществующей дисциплине "русский язык и литература". В § 2 и в § 3, раздел Б, уже говорилось, что надо выставлять две отметки — отдельно по языку и отдельно по литературе. Этот принцип должен быть распространён и на устный экзамен по русскому языку и литературе. Устный экзамен по русскому языку и устный экзамен по литературе — в тех случаях, когда такие экзамены происходят — могут по-прежнему проводиться одновременно, но с обязательным выставлением двух отметок. Принципиально более правильным (хотя, вероятно, трудно осуществимым) было бы наличие двух отдельных экзаменационных комиссий, по литературе и по русскому языку.
II. В настоящее время — согласно "Правилам приёма" лица, поступающие на естественные факультеты МГУ, подвергаются экзамену не только по русскому языку, но и по литературе (в форме сочинения). Комиссии представляется это излишним. Обычные ссылки на то, что знание литературы характеризует общий культурный уровень поступающего, неубедительны: о таком культурном уровне свидетельствует (во всяком случае, должен свидетельствовать) документ о среднем образовании. Вступительные экзамены в ВУЗ не должны подменять выпускные экзамены в средней школе. Кроме того, организовать объективный экзамен по литературе для поступающих на естественные факультеты трудно по крайней мере по двум причинам: во-первых, критерии оценок по литературе не могут быть достаточно чёткими (поэтому вступительный экзамен по литературе следует оставить лишь там, где он является необходимым — на гуманитарных факультетах); во-вторых, состав экзаменационной комиссии не может не быть довольно пёстрым (об этом см. ниже, в п. V). В свете сказанного ясно, что письменный экзамен по русскому языку не должен проводиться в форме сочинения.
III. Имеет место догматический подход к оценке знаний поступающих в области орфографии и пунктуации. Грамотность состоит вовсе не в вызубривании последних по времени из изменчивых норм орфографии и пунктуации; более того, по-настоящему грамотному, начитанному человеку трудно соблюдать букву этих норм, поскольку его представления о правильном написании черпаются не из чтения "Правил орфографии", а из чтения литературы. Так, грамотный человек может написать "аристократишко" через "о" на конце (хотя это и противоречит § 39 действующих "Правил русской орфографии и пунктуации", требующему здесь "а"), — потому что так писал Тургенев. А ведь именно такое написание и было сочтено ошибкой в сочинении N 838 (хотя в указанном сочинении это написание было употреблено во взятой в кавычки цитате из Тургенева), и за эту и другую — тоже неверно указанную — "ошибку" была снижена оценка. Грамотный человек может написать "галлерея" через два "л" (хотя по последним справочникам надо писать через одно), — потому что так писали Толстой и Гончаров. А ведь именно двойное "л" в "галлерее" было единственной ошибкой, указанной в сочинении N 858, оцененном на "удовлетворительно".2
Комиссия полагает, что здесь проявляется принципиально неверное понимание роли грамматических норм: то, что в последних словарях пишут "галерея", означает, что корректор должен исправлять "галлерея" на "галерея", но не означает, что двойное "л" должно считаться ошибкой на экзамене. Необходимо учесть, далее, что орфографические нормы часто меняются, и нормы разных лет противоречат друг другу. Так, относительно того, со сколькими "н" надо писать краткую форму прилагательного "преданный" (в значении "преданный кому-чему") в женском и среднем родах и множественном числе (предана, предано, преданы — или преданна, преданно, преданны) имеются следующие указания: 1) в "Толковом словаре русского языка" под ред. Д. Н. Ушакова (1939 г.) — с одним "н"; 2) в "Правилах русской орфографии и пунктуации" (1956 г.) и "Орфографическом словаре русского языка" под ред. С. И. Ожегова и А. В. Шапиро (1956 г.) — с двумя "н"; 3) в словаре-справочнике "Русское литературное произношение и ударение" под ред. Р. И. Аванесова и С. И. Ожегова (1959 г.) — с одним "н". А ведь именно написание "преданы" через одно "н" было засчитано за ошибку в сочинении N 605 (см. выше § 3, раздел А). Пушкин, кстати, писал через одно "н". К тому же, как известно, сейчас готовится коренная реформа русской орфографии. В этих условиях следует проявлять большую осторожность в объявлении тех или иных написаний ошибочными. Уместно напомнить декрет Советского правительства о введении новой орфографии (1918 г.), в котором, между прочим, говорится: "Для всех учащихся и вновь поступающих остаются в силе лишь те требования правописания, которые являются общими для прежнего и для нового правописания, и ошибками считаются лишь нарушения этих правил." (Цитируется по книге: "Современный русский язык; морфология" под ред. В. В. Виноградова; изд-во МГУ, 1952.) С ещё большей осторожностью надо подходить к кажущимся пунктуационным ошибкам: ведь пунктуацией выражается мысль, и, может быть, пишущий так и хотел сказать, как он обозначил своими запятыми. Следует проводить различие между целями экзаменов в школе, проверяющих усвоение учащимися того или иного материала (в том числе нормативного), и целями вступительных экзаменов в ВУЗ, проверяющих грамотность и самостоятельность.
IV. Подход к так называемым "стилистическим" ошибкам часто субъективен. Необходимо прежде всего отличать нарушения норм языка, состоящие в неправильном употреблении слов или их форм, от всех прочих явлений (диалектизмов, канцеляризмов, речевых штампов, повторений, многословия и т.д.), относящихся уже не к языку, а к литературе. Такое различие во многих случаях не проводится. Следует также учесть, что в МГУ пытаются поступать отнюдь не только москвичи, а представители самых различных районов СССР. Многие обороты речи, представляющиеся в Москве неправильными, обычны для этих районов, и вряд ли поступающие должны нести за это ответственность. В результате излишне строгих требований в отношении стиля может происходить отсев поступающих, принадлежащих к провинциальным или не слишком интеллигентным семьям.
V. Экзаменационная комиссия по русскому языку и литературе для естественных факультетов состоит в значительной степени не из штатных работников МГУ, а из лиц, приглашённых со стороны. Не все члены комиссии, по-видимому, достаточно компетентны. Такое положение вряд ли можно изменить. И так экзаменационная комиссия работала, по сообщению её председателя, с перегрузкой. (Вероятно, перегрузкой следует объяснять случай с сочинением Тимковской, упомянутый в § 3, раздел Ж.)
VI. Вступительный экзамен по русскому языку для поступающих на естественные факультеты был приравнен в этом году по своему весу к вступительным экзаменам по профилирующим естественно-научным дисциплинам. В результате часто решающей для поступления была разница между "хорошо" и "отлично", полученными за сочинение. Комиссия совершенно убеждена в том, что при поступлении на естественные факультеты результаты экзамена по русскому языку (если такой экзамен сохранится, что нежелательно) должны учитываться во вторую очередь, а в первую очередь должны учитываться результаты экзаменов по профилирующим дисциплинам (как это и было до сего года); лучше всего, если на естественных факультетах для этого экзамена будут установлены лишь две возможные оценки: "зачёт" и "незачёт".
§ 5.
Комиссия полагает, что наилучшим решением вопроса об экзамене по русскому языку (не говоря уже об экзамене по литературе) для поступающих на естественные факультеты была бы полная отмена этого экзамена. Прежде всего, следует доверять средней школе. Далее, любая форма проведения такого экзамена страдает серьёзными недостатками: сочинение не является правильной формой экзамена по русскому языку, как уже говорилось в § 4, п. II; изложение также открывает возможности для субъективного подхода проверяющих и, коль скоро они не обладают достаточной грамотностью и широтой, может привести к печальным последствиям; диктант позволяет более объективно оценить грамотность поступающего, зато ставит этого поступающего в искусственную ситуацию, с которой он редко сталкивается в жизни. Наконец, нельзя не учитывать и практические трудности с комплектованием экзаменационной комиссии.
Исходя из изложенного, Комиссия предлагает
ЭКЗАМЕН ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ И ЭКЗАМЕН ПО ЛИТЕРАТУРЕ
(проводимые ли отдельно или в форме совместного экзамена
по русскому языку и литературе)
ДЛЯ ПОСТУПАЮЩИХ НА ЕСТЕСТВЕННЫЕ ФАКУЛЬТЕТЫ ОТМЕНИТЬ.
§ 6.
Возражая против проведения вступительных экзаменов по русскому языку и литературе для поступающих на естественные факультеты, Комиссия вместе с тем хотела бы высказать некоторые общие соображения о порядке проведения таких экзаменов в тех случаях, когда они проводятся на каких-либо факультетах.
1. Для проведения письменного экзамена по русскому языку (отдельно или в составе совместного экзамена по русскому языку и литературе) следует с максимальной осторожностью объявлять те или иные написания орфографическими, пунктуационными или стилистическими ошибками. (С этой целью — и с учётом того, что говорилось выше, в § 4, пп. III и IV, — было бы целесообразно составить специальную инструкцию экзаменаторам.) Заведомо не должны считаться ошибочными написания, хотя бы и противоречащие действующим нормам, но встречающиеся в печатных текстах.
2. При проведении вступительных экзаменов по русскому языку и литературе (отдельно или совместно) в тех случаях, когда такие экзамены не являются профилирующими, — оценивать результаты экзаменов отметками "зачёт" или "незачёт".
3. В том случае, если на каком-либо факультете проводится письменный экзамен только по русскому языку (а не по русскому языку и литературе), проводить его не в форме сочинения, а в форме диктанта.
4. Исходя из необходимости приближения норм оценок на
вступительных экзаменах к требованиям средней школы, а также из
желательности более объективно оценивать именно
грамотность поступающих (см. об этом выше § 2; § 3,
раздел Б; § 4, п. 1), — при проведении совместного экзамена
по русскому языку и литературе (письменного или устного) ставить
отдельные оценки по русскому языку и по литературе с внесением
каждой из них в экзаменационный лист (при этом ошибки, связанные
с неправильным употреблением слов, могут отражаться в обеих оценках).
§ 7.
В случае, если предложения Комиссии будут приняты, необходимо,
чтобы они нашли своё отражение в "Правилах приёма" или, по
крайней мере, чтобы "Правила приёма" не противоречили этим
предложениям.
§ 8.
Комиссия просит ректора МГУ объявить благодарность младшему научному сотруднику кафедры математической логики М. В. Ломковской и младшему научному сотруднику кафедры теории вероятностей Н. Д. Светловой, оказавшим существенную помощь Комиссии в ее работе.
Председатель Комиссии
(акад. П. С. Александров)
| Члены Комиссии: | (акад. АН УССР Н. К. Гудзий)} |
| (проф. О. С. Ахманова)} | |
| (проф. П. С. Кузнецов)} | |
| (доц. В. А. Успенский)} |
4 декабря 1963 г.
< По указанию П. С. Александрова, решение Комиссии было вручено мною Ю. А. Салтанову для передачи ректору. После чего был издан такой приказ: >
| Москва | 10 декабря 1963 г. |
Образованная моим приказом комиссия по проверке сочинений по
русскому языку поступавших на химический факультет Московского
университета в 1963 году проделала большую работу, тщательно
проанализировав свыше 100 сочинений поступавших. Своим анализом
комиссия помогла ректорату обнаружить существенные недостатки в
проведении письменного экзамена по русскому языку.
ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ:
1. Доценту кафедры математической логики В. А. Успенскому за проделанную им лично очень большую работу по проверке сочинений и подготовке развёрнутого и мотивированного заключения Комиссии.
2. Младшему научному сотруднику кафедры математической логики М. В. Ломковской и младшему научному сотруднику кафедры теории вероятностей Н. Д. Светловой за существенную помощь, оказанную ими комиссии в её работе.
| Ректор | ||
| Московского университета | ||
| академик | /И. Г. Петровский/ |
< Когда через несколько дней этот приказ стал мне известен, я
испытал два чувства: смущения и разочарования.
Смущён я был тем, что выходило, что я напросился на ректорскую
благодарность. Действительно, когда я уговорил Александрова
предложить такую благодарность для Светловой и Ломковской, я тем
самым — чего я тогда не понимал — вынудил его предложить
наградить такой же благодарностью и меня. Понимание подобных
этических тонкостей административной игры приходило ко мне
постепенно, и у меня нет уверенности, что я усвоил их все. Уже
значительно позже Колмогоров рассказал мне такую поучительную
историю: к нему явился Икс с просьбой выдвинуть Игрека в
члены-корреспонденты, что вынудило Колмогорова выдвинуть также и
самого Икса (кстати, Икс и был избран, а Игрек нет).
А разочарован я был тем, что главным результатом работы Комиссии
оказались благодарности в приказе. Возникало опасение, как бы
это не оказалось и единственным результатом. Забегая вперёд,
скажу, что именно так и случилось.
У меня не было уверенности, что ректор прочтёт переданный ему
16-страничный документ и, в частности, его §§ 4--6, в
котором излагались предложения нашей Комиссии — как мне казалось
и кажется, совершенно правильные. В течение почти двух месяцев
подготовка этого документа была для меня главным делом,
захватившим меня эмоционально. Было невыносимо думать, что всё
затраченное время и все усилия пойдут впустую. (Тогда я ещё не
знал, что отсутствие результатов у разумной, интенсивной и
целенаправленной деятельности — один из вариантов нормального
хода вещей.) Поэтому 10 декабря я по своей инициативе явился к
Петровскому и имел с ним обстоятельный разговор — не зная о
ректорском приказе и скорее всего до подписания такового. Целью
моего визита было убедить его, что вина лежит не на комиссии
Камыниной (и потому не надо никого наказывать), а на самой
системе организации вступительных экзаменов. Преступая, как я
теперь понимаю, принятые рамки приличия и
субординации3,
я требовал от Петровского, чтобы он ехал в самые высокие
инстанции4 и
использовал всё своё влияние, чтобы поломать эту систему.
Петровский слушал меня терпеливо, с характерной для него смесью
выражений вежливой заинтересованности и усталой
мудрости5
и дал выговориться до конца.
Что же оказалось в сухом остатке от всей деятельности Комиссии и
от моих страстных и наивных попыток добиться чего-то от
Петровского? Да ничего не оказалось.
Хотя поначалу казалось, что какое-то движение происходит.
Орган ЦК КПСС газета "Правда" в номере от 24 февраля
1964 г., на второй странице опубликовала "Письмо в
редакцию" под названием "Здесь "арифметический
подсчёт" не годится". В письме было выделено жирным
шрифтом: " ...Для того, чтобы повысить роль и значение
профилирующих дисциплин при отборе молодёжи в высшую школу,
следует экзаменовать поступающих с дифференцированной оценкой
только по этим предметам". Мало ли что можно написать в
каком-то там письме в редакцию, скажет читатель XXI века.
Скажет, и будет неправ. Сейчас, действительно, можно написать и
даже опубликовать что угодно, и это не будет иметь никакого
влияния на реальную жизнь. В те времена всё было по-другому.
Письмо, опубликованное газетой "Правда", воспринималась как
директива партии. В данном случае авторитетность текста
повышалась личностью автора: письмо было подписано Григорием
Даниловичем Вовченко, проректором МГУ — и не просто проректором
(и, кстати, кандидатом химических наук), а проректором правящим,
партийным комиссаром при беспартийном
Петровском.6
И действительно, правила приёма были (в который раз) изменены, и
приём 1964 г. проходил уже с преимуществом профилирующих
дисциплин — результаты экзаменов по этим дисциплинам стали
учитываться с бОльшим весом.
Однако беспристрастный анализ показывает, что если наша Комиссия
и повлияла как-то на такое развитие событий, то это влияние
было ничтожным. В самом деле, как было сказано в приказе
ректора, "своим анализом комиссия помогла ректорату
обнаружить существенные недостатки в проведении письменного
экзамена по русскому языку". Теперь представим себе, что,
напротив, Комиссия не нашла бы никаких недостатков и объявила
бы, что все отметки за сочинение выставлены совершенно
правильно. Тогда тем более логичным выглядело бы стремление
понизить тот вклад, который сочинение вносит в общую сумму
баллов. Ведь если проверка и оценивание сочинений происходит
неправильно, надо менять технологию проверки и оценивания; если
же сочинения проверяются и оцениваются правильно, но при этом
происходит нежелательный отсев поступающих, то ничего не
остаётся, как менять влияние оценки по сочинению на результаты
приёма. Получается, что если бы наша Комиссия приняла решения,
противоположные тем, которые были ею приняты в действительности,
то вот тогда и были бы основания говорить о влиянии результатов
её деятельности на совершенствование правил приёма.
Остались нереализованными главные рекомендации комиссии:
И сейчас, через сорок без малого лет, эти положения кажутся мне
такими же естественными и самоочевидными, как тогда. За
прошедшие годы мне ни разу не доводилось слышать какие-либо
возражения, выдвинутые против них. Почему же они не были
воплощены в жизнь? Поиски ответа на этот вопрос представляют
собою, на мой взгляд, самостоятельную и интересную проблему
социальной психологии. Проще всего разрешить эту проблему с
плеча, кавалерийским наскоком, объявив, что Гегель был неправ и
что на самом деле всё действительное неразумно. Но это значило
бы отмахнуться от проблемы. Я не претендую здесь на её решение,
а всего лишь хотел бы поделиться некоторыми предварительными
соображениями о причинах, по которым все поступающие в вузы
должны писать сочинения на тему типа "Образ Татьяны",
причём эти сочинения будут оцениваться единой отметкой,
вмещающей в себя и оценку грамотности, и оценку литературного
содержания (хорошо ещё, что не каллиграфии; впрочем, допускаю,
что где-нибудь и каллиграфии).
Одна из причин вроде бы лежит на поверхности — это обычная
инерция и боязнь что-либо менять (признаю небезосновательность
такой боязни: мы много чего поменяли в 1917 г.). Названная
причина в наибольшей степени относится к неприятию наиболее
бесспорного предложения, каковым я считаю предложение о введении
двух отдельных и независимых оценок за сочинение — отдельно за
грамотность и за содержание. В школе две оценки выставляются по
очевидной причине: там есть два отдельных предмета — русский язык
и литература — и две оценки с лёгкостью разносятся по разным
графам, присутствующим во всех школьных локументах: в дневниках,
в классных журналах, в табелях об успеваемости, в аттестатах об
окончании средней школы. А что делать с двумя оценками при
конкурсе? Включать их в общую сумму баллов? Но это неоправданно
повысит вес сочинения в конкурсном отборе, в ущерб другим
экзаменам. Брать среднюю арифметическую из двух оценок? Но это
приведёт к дробной сумме экзаменационных баллов, чего никогда не
бывало. Хотя и это вроде бы не должно было служить препятствием:
ведь когда в общий конкурсный балл включалось среднее
арифметическое всех оценок из аттестата средней школы, этот
общий балл в большинстве случаев оказывался дробным. Возможно,
сыграло свою роль и такое соображение: по инструкции каждая
письменная работа поступающего — по любому предмету, вынесенному
на письменный экзамен, — изучается и оценивается двумя
независимыми проверяющими. На практике в случае сочинений один
из проверяющих представляет языковедение и не слишком вникает в
содержание, другой представляет литературоведение и не следит за
орфографией. При системе двух независимых оценок для каждого
сочинения потребуется уже не два, а четыре проверяющих (два на
язык и два на литературу), что либо ляжет непосильной
нагрузкой на экзаменационную комиссию, либо потребует едва ли
осуществимого удвоения её состава.
Во второй причине я несколько менее уверен, но всё же назову и
её в качестве возможной темы для дискуссии. Эта причина состоит
в желании начальства иметь пространство для произвола. Опытный
экзаменатор, получив (или уловив) соответствующее указание,
сумеет изыскать такое пространство даже и при оценивании
письменных работ по математике — скажем, можно объявить
погрешностью как отсутствие в работе проверки найденного решения
уравнения, так, напротив, и присутствие такой проверки; в
последнем случае заявляется, что экзаменующийся не уверен в
своём решении. При оценивании грамотности можно засчитывать или
не засчитывать за ошибку очевидную описку; ошибку повторяющуюся
можно считать за одну, а можно за несколько, \итд Но всё это
требует опыта, а подчас и таланта. В случае же сочинения
достаточно написать в рецензии "Тема не раскрыта" или,
более осторожно, "Тема раскрыта не полностью" — и нужный
результат достигнут.
Третья причина более тонкая. Для лучшего её понимания обратимся
к начальным фразам тех двух приказов ректора, которые были
приведены выше. Мы обнаружим, что в первом приказе говорится о
письменных работах по русскому языку, во втором — о
сочинениях по русскому языку. Слово литература
отсутствует в текстах приказов. И это при том, что официальное
название экзамена —экзамен по русскому языку и
литературе7.
Моя гипотеза состоит в том, что эта недоговорённость не
случайна. Она вызвана тем, что экзамен по русскому языку и
литературе маскировался под экзамен по русскому языку.
Разумеется, я не обвиняю ректора Петровского в попытке ввести
кого-то в заблуждение. Скорее, он вводил в заблуждение себя. И
это тоже не совсем точно сказано. Попробую сказать яснее, хотя
вижу, что это трудно.
Начну с того, что, как и всякий большой начальник, Петровский по
ряду вопросов мог иметь и иногда (по меньшей мере один раз) имел
неверное представление о том, что в действительности происходит
во вверенном ему учреждении. "По меньшей мере один раз" я
написал потому, что ровно один раз я был свидетелем его
заблуждения. Дело было 19 мая 1959 г. на созванном Петровским
совещании по вопросу о создании на филологическом факультете
отделения прикладной лингвистики. Выяснилось, что ректор
Петровский полагал, что филологический факультет делится на
отделение литературоведения и отделение языкознания (подобно
тому, как механико-математический факультет делится на
отделение механики и отделение математики) и что студенты
факультета получают дипломы с указанием одной из двух
специальностей — специальности литературоведа или специальности
языковеда. На мою долю выпала сомнительная честь объяснить
ректору (а заодно и присутствовавшему на совещании Колмогорову,
который полагал то же самое), что специальности филологического
факультета устроены совершенно по-другому, разделяясь по
языкам: "русский язык и литература", "французский язык и
литература" и т.п. — без деления на литературо- и
языковедение. Таким образом, можно считать, что и в случае
сочинения Петровский ошибочно полагал, что цель экзамена —
проверка грамотности. Но так можно считать только в первом
приближении. Более точно было бы сказать, что Петровскому — и
не только ему! — хотелось так считать.
Всякий раз, когда при мне заходил разговор о целесообразности
вступительных сочинений, со всех сторон — и от явных
проходимцев, и от благороднейших личностей — раздавались голоса,
что нельзя принимать в вузы безграмотных людей и потому
необходим вступительный экзамен по русскому языку. Против этого
никто никогда не возражал. Однако некоторые предлагали для
проверки грамотности использовать диктант. Я всегда был
сторонник диктанта, и вот почему. Очень трудно, если вообще
возможно, составить экзаменационную комиссию из достаточно
грамотных экзаменаторов (работа Комиссии П. С. Александрова
наглядно это показала). Но можно составить текст диктанта со
всеми заранее отмеченными допустимыми вариантами написаний — а
тогда написанный диктант можно дать на проверку кому угодно (в
идеале — компьютеру). Против диктанта обычно выдвигалось такое
возражение: в понятие грамотности входит умение грамотно
излагать свои мысли. А для этого лучше всего подходит сочинение.
Оставалось, правда, неясным, почему эти мысли должны непременно
иметь литературоведческий характер. Но это сомнение парировалось
заявлением, что среди тем сочинений может встречаться и так
называемая свободная тема. Но уж лучше писать о набившем
оскомину образе Татьяны, чем на свободную тему "Партия — наш
рулевой".
Итак, подытоживая рассуждения о третьей причине. Защитники
сочинений — иногда лицемерно, иногда добросовестно заблуждаясь —
обосновывают свою позицию прежде всего необходимостью проверки
грамотности (с чем никто не спорит), а также необходимостью
проверки умения грамотно излагать свои мысли; при этом
литературоведческая составляющая сочинений сознательно или
подсознательно отодвигается в тень. Это есть один из главных
факторов, приводящих к устойчивости сочинений в качестве
обязательного вступительного экзамена для поступающих на
решительно все специальности.
Четвёртая причина. Решают те, кто уже прошёл через сочинения.
Это обстоятельство оказывает воздействие на психологию
принимающих решения. На уровне подсознания действует формула
"Мы же писали, и ничего страшного". Тут есть что-то от
неискоренимости дедовщины в армии: подвергнувшиеся ей
новобранцы потом сами становятся дедАми.
Пятая причина — это культовое отношение к литературе, особенно
со стороны так называемого образованного слоя. Если Пушкин —
наше всё, то тем более нашим всем является тот департамент, по
ведомству которого проходит Пушкин, — литература.
Ещё раз повторюсь: все названные причины — не более чем материал
для обсуждения, и я на них не настаиваю. Единственно, на чём я
готов настаивать, это на том, что чем страннее распространённое
явление (или чем распространённее странное), тем интереснее
делается анализ его причин.
Как это происходит в наши дни.
Говорят, что в наши либеральные и плюралистические времена кое-где
сочинения заменяются изложениями и даже диктантами. А то и
вовсе отменяются для тех, кто сдал на пятёрки профилирующие
экзамены. И это должно радовать. Хотя...
Казалось бы, что-что, а уж проверка сочинений поступающих на
филологический факультет Московского университета осуществляется
на высшем уровне. Но вот лично мне известный мальчик Н. поступал
в 2001 г. на названный факультет и писал вступительное сочинение
"Художественное мастерство Н. В. Гоголя в создании
словесного портрета героя (на материале поэмы "Мёртвые
души")". Он получил тройку — возможно, заслуженную. Однако
я решительно не согласен по крайней мере с двумя замечаниями
экзаменатора, проверявшего сочинение.
Возражение первое.
В сочинении была цитата из того 3-го абзаца 1-й главы "Мёртвых душ",
в котором описываются пожитки П. И. Чичикова,
вносимые в гостиничный номер: "ларчик, красного дерева, со
штучными выкладками из карельской берёзы". Запятая после слова
ларчик была экзаменатором зачёркнута и объявлена
пунктуационной ошибкой. И действительно, можно найти издания,
где именно этой запятой нет. Но можно найти и такие издания, где
присутствуют обе запятые, и такие, где обе они отсутствуют. В
этих условиях ни присутствие, ни отсутствие запятой недопустимо
считать пунктуационной ошибкой. Кстати, запятые в цитированном
обороте могут присутствовать или отсутствовать в зависимости от
смыслового оттенка, от той роли, которую мы желаем придать
красному дереву как материалу. Предполагаю, что у самого Гоголя
были обе запятые — предполагаю потому, что можно проследить
процедуру последовательного изгнания запятых советскими
редакторами, поправляющими Гоголя:
Н. Гоголь. Сочинения. Изд. 3-е. М.-- Л.: ГИЗ, 1929. —
С. 409: две запятые;
Н. В. Гоголь. Собрание сочинений в 6 томах. М.: ГИХЛ, 1949. —
Т. 5, с. 8: две запятые;
Н. В. Гоголь. Собрание художественных произведений в 5 томах.
Изд. 2-е. М.: Изд-во АН СССР, 1960. — Т. 5, с. 11: одна
запятая (после слова дерева);
Н. В. Гоголь. Мёртвые души. М.: "Художеств. лит-ра",
1968. — С. 36: ноль запятых
(сообщается, что текст печается по изданию:
Н. В. Гоголь. Собрание сочинений в 7 томах.
Т. 5. М.:ИХЛ, 1967).
Возражение второе. В сочинении была фраза: "Плюшкин
предлагает Чичикову коньяк, в котором плавал мусор".
Экзаменатор зачеркнул коньяк и мусор и надписал
сверху, соответственно, наливку и муха. Для начала
займёмся мухами. Действительно, Гоголь сообщает нам, что в
комнате Плюшкина на бюро, среди прочего, находилась "рюмка с
какой-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом". Однако
Плюшкин собирается налить (но, по-видимому, так и не наливает)
предлагаемый Чичикову напиток в совсем другую рюмку.
Относительно чистоты напитка мы должны руководствоваться словами
Плюшкина: "Козявки и всякая дрянь было напичкались туда, но я
весь сор-то повынул." (так что мусор там действительно
когда-то плавал). Перейдём теперь к проблеме наименования
напитка. Чем этот напиток был в действительности, сказать
трудно, но только Плюшкин называет его ликёрчиком. Таким
образом, если экзаменуюшегося можно упрекнуть в том, что он не
знает Гоголя наизусть, то в том же можно упрекнуть и
экзаменатора. Признавая отчасти неуместность в данном контексте
коньяка, я при всех усилиях не смог углядеть принципиальной
разницы между мухами и мусором в реализации Гоголем своего художественного мастерства.
И, наконец, для меня было полной неожиданностью, что теперь
экзаменаторам разрешается что бы то ни было зачёркивать в
проверяемых ими сочинениях. В моё время это запрещалось
категорически.
(1) ставить за сочинение две независимые оценки — одну по русскому языку,
а другую по литературе, — так, как принято в средней школе;
(2) отменить экзамен по литературе для поступающих на
естественно-научные и точные специальности (а хорошо бы и для
всех, кроме будущих филологов).
1 < Как я теперь вижу, этот пункт наших разногласий был изложен мною недостаточно внятно. Разумеется, А. А. Камынина была права в том, что отзыв экзаменаторов мог не отражать должным образом истинное положение вещей. Моё возражение состояло в том, что в этом случае оценка должна признаваться неправильной априори и потому не возникает нужды вникать в содержание сочинения. >
2 < Память отсылает меня здесь к сочинению одного из поступавших на ОСИПЛ в 1975 г. Автор сочинения был мне известен как активный и успешный участник традиционных Олимпиад по языковедению и математике; было видно, что он не случайный человек на этих Олимпиадах, а влюблён в лингвистику. Я удивился, узнав, что он получил по сочинению тройку. А обнаружив, что тем самым он не проходит, я решил сделать попытку ему помочь и с этой целью обратился к декану филологического факультета Л. Г. Андрееву. (Я не сумел бы найти декана, если бы он сам не нашёл меня — а оказался я ему нужен потому, что был в то лето председателем экзаменационной комиссии по математике для гуманитарных факультетов МГУ. Декан не сидел в своём кабинете, куда к нему тянулась очередь из ходатаев, а вместе с руководством приёмной комиссии скрывался на другом этаже в никак не обозначенном и запертом на ключ помещении. Там без посторонних помех решались все дела, там же кипятилась вода для растворимого кофе и жарилась на электрической плитке яичница; и то и другое было мне любезно предложено. Я не понял только, как безвылазно сидевшие в комнате справляли нужду.) Нам принесли сочинение. Мне были продемонстрированы наличествующие в нём грубейшие ошибки, из которых я запомнил написание оборота то есть через дефис, в виде то-есть, и трактовка слова виолончель как существительного мужского рода. Было заявлено, что абитуриент, претендующий на звание филолога, не имеет права быть столь безграмотным и что хорошо ещё, что сочинение не было оценено двойкой. Я не нашёлся, что возразить. Когда в тот же день я рассказал эту историю Андрею Анатольевичу Зализняку, он просветил меня, что так писали в XIX веке. "Он читал хорошую литературу и притом в хороших изданиях" — сказал мне Зализняк. [Последующее изучение вопроса показало, что написание то-есть встречается в "Справочном указателе" к 20-му изданию "Русского правописания" Я. К. Грота, вышедшему в 1912 г., а слово виолончель употребляли в мужском роде и П. И. Чайковский, и Н. А. Римский-Корсаков: ... Для 1-ой скрипки, 1-го альта и 1-го виолончеля (Римский-Корсаков), Мы присутствуем при последних усилиях борьбы виолончеля за своё самостоятельное существование (Чайковский).] Я почувствовал себя крайне неуютно: выходило, что я глухо фраернулся, как сказали бы сейчас. Писавший сочинение абитуриент всё же недели через три был зачислен на ОСИПЛ: декан Андреев проявил добрую волю (спасибо ему за это) — но это произошло уже без моего участия. Осталось назвать имя автора сочинения. Это Яков Георгиевич Тестелец, ныне один из наиболее ярких российских лингвистов своего поколения.>
3 < Но ещё не максимально преступая. Потому что через четыре года произошёл эпизод, о котором не могу вспоминать без стыда: по свидетельству очевидца, я чуть ли не кричал на Петровского. Об этом не украшающем меня случае будет рассказано в § 6 Послесловия к статье "Серебряный век...".>
4 < Знай я тогда, как ему суждено умереть, я бы об этом не заикался. А умер он 15 января 1973 г., не дожив трёх дней до 72 лет, выйдя из здания ЦК КПСС на Старой площади, прямо на ступенях этого здания. (По этому результату нетрудно догадаться, какой он там имел разговор.) В советском бюрократическом языке ЦК КПСС (не как коллегия членов Центрального комитета, а как учреждение) имел названия "директивные органы" и "инстанция".>
5 < Впрочем, по крайней мере однажды усталая мудрость не сопровождалась вежливой заинтересованностью. Как-то раз я вбежал к нему в кабинет, вопия (но всё же с умеренной громкостью): "Иван Георгиевич, Иван Георгиевич! Ваш приказ не выполняется!". Он посмотрел на меня безо всякого интереса и сказал: "А Вы только представьте себе, чтО бы было, если бы все мои приказы выполнялись". Я ретировался, поражённый мудростью этих слов.>
6
< Человек, пытающийся восстановить в своей памяти прошлое,
нередко обнаруживает, что его воспоминания, кажущиеся ему
совершенно достоверными, опровергаются письменными
свидетельствами, современными вспоминаемым событиям. Это
естественно: память человека несовершенна, как и он сам. Но
изредка наблюдается куда более интересное явление: документы
эпохи противоречат друг другу. Вырезка из газеты "Правда"
от 24 февраля 1964 г. лежит передо мной. Она
включает в себя не только вышеназванное письмо с подписью
"Г. Вовченко. Профессор, проректор Московского
государственного университета имени М. В. Ломоносова", но и
верхнее поле газетного листа, на коем ясно видны и указанная
дата, и номер 55 (166641). На обороте — передовая статья с
напечатанным красными буквами заголовком "Первейшая
обязанность сельских коммунистов" и таким началом:
"Сейчас наша главная политика, основное поприще деятельности —
производство, борьба за победу коммунистической экономики
над капиталистической" (когда у нас снова победят
коммунисты, мы снова начнём за это бороться). Однако передо
мной лежит и книга
"Алексей Андреевич Ляпунов" Редакторы-составители
Н. А. Ляпунова, Я. И. Фет. — На с. 418 этой книги опубликовано письмо Л. В. Крушинского
А. А. Ляпунову от 10 сентября 1963 г. Письмо содержит
постскриптум:
P. S. У нас снят Вовченко. Это большая победа И. Г.
В редакционных комментариях разъясняется, что у нас
значит "в МГУ", что И. Г. — это Петровский и что Вовченко
"до 1963 был проректором МГУ". Петровский,
действительно, тяготился навязанным ему Вовченкой и,
несомненно, мечтал о его удалении. Однако сопоставление дат
приводит меня в смущение.
Новосибирск: Филиал
"Гео" Изд-ва СО РАН; Изд-во ИВМиМГ СО РАН, 2001. —
524 c., ил. 34 c.
7 <Так он и назван в § 1 "Выводов и предложений" нашей Комиссии. Сама же Комиссия названа в заголовке этого документа так, как это сформулировано в приказе о её образовании, т. е. без слова литература.>